Рыжей Петр Львович

Тубельский Леонид Давидович

Братья Тур 

Смех убийц
// Сталинский сокол 20.02.1942

Представьте себе этакого красномордого весельчака, осклабившегося в широкой улыбке, который рассказывает вам, давясь от припадков смеха:

– Перехожу я, знаете, вчера улицу... И вижу... ой, не могу, смех душит... прекомичнейшую историю... Приготовьтесь держаться за животики... Трамвай задавил старушку... Гы-гы-гы... Ну, и умора! Старушка справа, а ноги, знаете, отдельно – слева... Я, знаете, чуть не лопнул от смеха, глядя на эту презабавную картинку... А как она смешно кричала... Гы-гы-гы...

Слушая такого болвана, вы безошибочно и сразу определила бы, что это – выродок и кретин и надо немедля вызывать карету для препровождения его к районному психиатру.

Таких садистов-весельчаков редко можно найти даже в сумасшедшем доме среди, так сказать, законченных психопатов.

Зато гораздо чаще этих клинических дегенератов можно встретить в рядах гитлеровской армии. Прямо скажем, в фашистских частях подобных «юмористов», – отбросов человеческого рода – хоть пруд пруди.

Вот как они смеются, эти варвары о моноклем и электрическими грелками в карманах прохудившихся мундиров. Вот кто смешит этих надменных тупиц, горделиво заявляющих, что они несут «свет новой культуры» в «дряхлую» Европу.

Обер-лейтенант Бруно Видитц пишет своей сестре Эльзе в город Бреслау: «Милая Эльз»! Как ты там живешь, мой курносый светлячок? У нас все по-старому... Вчера в Волоколамске (выговоришь ли ты это варварское название своим маленьким ротиком?) мы повесили восемь партизан. Очень комичная картина, как они там качаются».

Молодой жеребец с нашивками гогочет над трупами своих жертв. Но он не только обладает «чувством юмора». Он еще не чужд чувства прекрасного». Он еще и эстет, этот подлец!

«Все, что находится впереди вас, – читаем далее в его письме, – разрушается нами и сжигается. Если бы ты могла полюбоваться, Эльзи, как это красиво, когда целые деревни горят... Очень красивое зрелище!».

Читая это письмо гитлеровского убийцы, мы вспомнили, как в Тихвине беседовали с пленным экипажем сбитого бомбардировщика. Летчик-офицер сидел, молча уставившись в пол. Стрелок-радист, молодой меднорожий ефрейтор с тусклыми глазками, похожими на оловянные солдатские пуговицы, и скошенным лбом дегенерата болтливо отвечал на вопросы.

– Почему вы убиваете детей и женщин, расстреливая эшелоны с эвакуированными?

– Они сами виноваты, – тупо тараторил ефрейтор. – Надо ложиться, когда мы – стреляем из пулеметов, а не выскакивать из вагонов и бежать по дороге...

– Это очень комичная картина, – не выдержал вдруг молчавший дотоле офицер, – как они бегут, подбирая юбки, с ребятами подмышкой...

И он засмеялся отрывистым смехом автомата:

– Ха. Ха. Ха.

И самое страшное было то, что он не понимал всего ужаса, заключенного в сказанной им фразе, этот гладко выбритый дикарь с лакированным пробором. Бомбардировщик был разбит, по пробор сохранился.

И стало предельно ясным, что в великом смертном бою надо уничтожать не только машины, но и проборы. Надо уничтожать бандитов всех до одного, ибо под завшивевшими проборами дышат огненной злобой ко всему живому воспаленные мозги убийц, садистов, душителей.

Братья Тур.