Братья Тур
Фотография
// Сталинский сокол 13.03.1942
По бескрайней осенней равнине, по балкам и увалам, с руками, вытянутыми вперед, идет мать. Колючий осенний ветер гонит закатные облака над ее головой, склоняет к земле редкие кустарники, рвет платок с ее плеч. Простоволосая, с глазами, налитыми тоской, все идет и идет она вперед, не чувствуя усталости в жестоком своем горе. У ног ее, в овраге, закоченели с поднятыми кверху руками трупы детей, женщин и стариков. В мертвые лица вглядывается она, ища родимые черты. Но в остекленелых глазах мертвецов только отражается закат, как пламя посмертной мести. И мать идет дальше, вперед. Идет мать по равнине, разыскивая убитого немцами сына.
* * *
По бескрайней заснеженной степи идет простоволосая русская мать. Суровое горе заострило ее черты, зажгло глаза ее гневным пламенем. Дай руку, мать! Успокойся, родимая! Сполна отомстят за твоего погибшего сына кровные его братья, верные твои сыны – советские воины!
Невыразимой и мрачной силы полна эта фотография, лежащая перед нами. Фотокорреспондент ТАСС, щелкнув «лейкой», случайно запечатлел образ такого трагического напряжения, который не под силу даже большому художнику. Это – сам гнев народа, его тоска, его жажда мести.
Снимок матери (ее зовут Анастасия Никодимовна Клокова) был сделан фотокором ТАСС под Керчью, у знаменитого противотанкового рва, в котором немцы расстреляли и погребли семь тысяч ни в чем не повинных жителей.
Закончил работу в Керчи, корреспондент полетел в авиационную часть, стоявшую в месте, именуемом Семь Колодезей. Вечером он сидел в землянке командного пункта у раскаленной докрасна печурки и, прихлебывая дымящийся чай, показывал комиссару Шахмину серию свежих фотографий, сделанных в Керчи. Мрачная картина человеконенавистничества и злодейства вставала с аккуратных квадратиков меловой бумаги. Переворачиваемые один за другим, они создавали такую концентрированную атмосферу подлости, что становилось душно и хотелось вскрикнуть или выругаться. Но комиссар молча перелистывал фотографии, изредка помешивая ложечкой чай. (Кто жил с летчиками, тот знает, что эти люди не любят выражать вслух свои чувства, а если и выражают их, то маскируя шуткой или улыбкой. Ведь ирония – это своеобразная форма застенчивости мужественных людей). И лишь фотографию, изображающую мать в поисках сыновьего тела, комиссар несколько дольше задержал в своих руках – широких руках с толстыми пальцами и крепкими ногтями. И ложечка перестала звенеть в стакане...
Утомленный путешествием на «У-2», корреспондент скоро завалился спать в жарко натопленной хате. Он спал без сновидений, сном смертельно усталого человека. Внезапно он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. В полутьме начинающегося рассвета он увидел комиссара Шахмина.
– Пожалуйста, простите, товарищ корреспондент, – тихо сказал комиссар. – Простите, что разбудил, но у меня к вам просьба… Можно у вас попросить фотографию?.. Ну, ту самую, на которой мать... Всего на десяток минут...
– Пожалуйста, – удивленно оказал корреспондент. – Только зачем она вам? И в такой час?
– Я, знаете, хочу показать ее экипажам перед вылетом. Пусть ребята посмотрят...
В гибкой рассветной серизне, под сенью машин, казавшихся огромными в неверном освещении утра, стояли у самолетов готовые к вылету экипажи. Сухой колючий снег южной зимы, вздымаемый запускаемыми винтами, летел в лицо. Ветер от винтов колотил планшетами по бокам пилотов. Гром прогреваемых моторов, то потухающий, то снова усиливающийся, сливался с коротким треском очередей, возникавшим в разных концах поля, – это оружейники проверяли пулеметы. Экипажи стояли в молчании, слегка торжественные, слушая эту утреннюю музыку аэродрома.
После того, как командир об’яснил боевое задание, комиссар, тоже готовый к вылету, вынул из планшета фотографию и показал ее летчикам.
– Вот товарищи, – сказал он, – посмотрите. Это снял наш гость под Керчью. Эта женщина ищет своего сына, убитого немецкими гадами...
Летчики сосредоточенно глядели на лицо идущей по полю русской матери, потом без слов сели в машины и улетели.
Когда летчики вернулись с задания, оказалось, что это был один из самых удачных вылетов. Самолеты залетели в тыл отступающих войск противника и били его скопления на дорогах.
Они снижались над головами фашистских колонн, чуть не можжа головы винтами, и звонили из пулеметов по насильникам и убийцам с такой яростью, что не замечали зенитного огня, а видели только ненавистную цель.
Командир довольно потирал руки, принимая рапорты. Несколько самолетов, как оказалось потом при осмотре, были в пробоинах, плоскости прошиты, как кружева, крупнокалиберными зенитными пулеметами.
Едва отрапортовав, летчики снова, вскочили в машины и снова полетели штурмовать цель. Четыре раза экипажи вылетали в этот день! И не было в этот день такого воздушного боя, из которого летчики полка не вышли бы победителями. Сотни фашистских солдат, десятки машин и танков, два вражеских самолета погибли в этот день от ударов летчиков части, где комиссаром т. Шахмин.
А вечером за ужином, когда возбужденные и усталые летчики обменивались событиями истекшего дня, – как обычно за ужином в авиационном полку, – тов. Шахмин сказал корреспонденту:
– Сегодня был исключительно удачный день.
Братья Тур.