Н. Богданов 

Над полем боя
// Сталинский сокол 03.04.1942

Мороз и солнце. Белые поля вокруг изрыты черными воронками, изукрашены грудами кусков слежавшегося мартовского снега. Здесь скрываются бойцы в белых халатах и пушки, выкрашенные под цвет снега. Из большого сугроба, в котором спрятался наблюдательный пункт, смотрит стереотруба, поблескивая двумя очками.

Полководцу прежних времен достаточно было выехать на коне на любой холм, чтобы увидеть все свои войска и войска своих врагов. Он мог крикнуть, и голос его был бы услышан. В крайнем случае он мог послать с приказанием ад’ютанта. Бой протекал на небольшом пространстве и решался в течение нескольких часов.

Сложен, длителен, разбросан на огромном пространстве современный бой. Теперешний полководец свой глаз и голос принужден усилить телефонами, радио; целые отряды людей – глаза и уши современного командира.

Без хорошей связи теперь нельзя выиграть бой. К передовой линии, рискуя жизнью, ползет боец, разматывая катушку с телефонным проводом, чтобы приблизить к ней голос командира. В тыл противника летит самолет с фотоаппаратом, чтобы глаз командующего мог рассмотреть, что делается на самом далеком участке сражения, откуда текут войска врага, его снаряды и пушки.

Сержанту Шакиру Фахрутдинову выпала задача быть орлиным глазом генерала наступающей армией.

Учась в ташкентском аэроклубе, он любил подняться над городом садов и певучих арыков, наслаждался чувством птицы, парящей в прохладном воздухе, любовался белоснежными шапками гор и никогда не думал, что будет играть такую большую роль в сражениях великой отечественной войны.

Первым, кого бы вы увидели, пробравшись на наблюдательный пункт генерала, был бы сержант Шакир Фахрутдинов.

На своем голубом самолете он неизбежно кружился над полем боя. Многочисленны средства связи, но еще больше случайностей в бою. Вот шальная мина перебила провод телефона, вот пуля вывела из строя радио, – ни вопроса, ни ответа, а бой в самом разгаре. Может быть, наши уже вышли на высоту и огонь артиллерии нужно перенести дальше; может быть, враг накопился в лощине и сюда нужен хороший залп минометов; может быть, он начал отступать и по лесной просеке пора пустить в обгон его десант на аэросанях?

Воздушный разведчик получает приказ рассмотреть поле боя и доложить генералу.

Самолет кружится над полем боя, и не один генерал, а тысячи бойцов зорко следят за ним. Часто мимо него проносятся струи фашистских трассирующих нуль, по нему ударяет шрапнелью немецкая пушка, трескучим залпом бьет скорострельная зенитка. А он, словно играя со смертью, скользнет на крыло, сделает изящный пируэт, легко перепорхнет через высокое дерево и помчится над самым льдом реки, чтобы вынырнуть снова в самом неожиданном месте.

Пока не разведает и не рассмотрит все, что нужно, воздушный разведчик не покинет поля боя.

Иногда диву даешься, как минуют его все твердые тела, пролетающие над современным полем боя. Сколько раз волновались люди за Фахрутдинова, когда в небе раздавался характерный посвист и появлялись хищные, длинные «Мессершмитты».

Они с особенной яростью охотятся за нашими разведчиками, но ни разу не удалось им расклевать самолет Шакира. Ускользнув из-под удара, он, казалось, падал на землю, но с непостижимым искусством садился у самой паперти церкви.

Я видел самолет смелого сержанта, слышал его имя и, наконец, увидел его самого. Сержант пришел на командный пункт и докладывал, а генералы его слушали, стоя над картой. Они не пропускали ни слова. Сержант коротко и точно говорил то, что видел, и перед каждым возникала картина поля боя. Генералы и полковники отмечали в своих планшетах данные, привезенные разведчиком. Артиллеристы уточняли места, куда направить огонь, танкисты замечали расположение вражеских пушек, пехотинцы чертили путь своей ушедшей вперед пехоты.

Генерал вносил коррективы в свой план операции и принимал новые решения. Глаза точного разведчика позволяли ему замечать все новые направления боевого потока, капризы боевой стихии и подчинять их своей разумной воле. По отдельным штрихам он мог угадывать, какие меры принимает враг, куда бросает свои силы, какие замыслы таит передвижение отдельных колонн и пушек.

Шакир закончил и умолк. На его смуглом лице застыло выражение мужественного спокойствия. И только огоньки карих глав говорила о больших чувствах, скрытых врожденной восточной вежливостью.

– Так вот, – подумав, сказал генерал, – вы полетите в лесной массив, где утром заметили лыжников, и сбросите вымпел.

Через минуту Шакир Фахрутдинов уже торопился к своему самолету, прижимая к груди вымпел. Лыжникам приказано ударить с тыла. Фашистам, закрепившимся в узле сопротивления, – конец! Разведчик наблюдал весь бой с самого начала. Как хочется ему скорей увидеть победную развязку!

И вот он летит по самой долине реки, разгоняя самолет до предела. Перескакивает линию фронта и прижимается к лесу. В воздухе ревут и воют снаряды, проносятся вражеские истребители, с земли поднимаются струи горячих пуль. Шакир увертывается от них привычными движениями, отдав все внимание тому лесу, куда везет заветный вымпел.

И вымпел сброшен. Бой принимает новое течение. И еще раз вылетает разведчик. У самого населенного пункта он видит рукопашную схватку. Сердце воинственных предков бьется в груди Шакира. Он готов выпрыгнуть из самолета и принять участие в славном уличном бою. От волнения горячий пот выступает на его лбу.

Через десять минут, осторожно вытерев лоб перчаткой, пропахшей бензином, Фахрутдинов спокойно докладывает командующему:

– Лыжники ворвались в поселок.

– Машину! – требует генерал и, уезжая в отвоеванный у врага поселок, на некоторое время забывает о разведчике. Но не надолго. Назавтра разгорается новый бой, и перед его началом генерал вызывает Шакира Фахрутдинова и, показывая ему на карте заветные места, дает новые задания. Затаив дыхание, слушает его Шакир и представляет искусный замысел нового боя. И опять сердце его полно желания помочь бою развиваться по плану, предупредить происки врага и увидеть его разбитым.

Н. Богданов.
Северо-Западный фронт.