Братья Тур
// Сталинский сокол 23.04.1943
Отцы и дети
Лейтенант Ячменев был блестящим истребителем. Он смело вылетал на перехват и вдогонку «Мессерам» и бил их по-гвардейскл. Не было в полку корректировщика и разведчика лучше, чем он. Подолгу висел он над расположением противника, направляя огонь наших батарей. А когда командование давало задание разведать глубину вражеской обороны, Ячменев дерзновенно, на бреющем, проходил над боевыми порядками фашистов, «звеня, – как он шутливо выражался, – лопастями винта о сталь немецких касок». Был он блестящим знатоком противозенитного манёвра и, извиваясь, как угорь, в море зенитного огня, проходил над самыми башнями танковых колонн, подсчитывая количество танков.
Но слепая случайность подчас празднует свою роковую удачу. Прямым попаданием зенитного снаряда в мотор и кабину Ивана Ячменева поразило в тот самый момент, когда он уточнял линию вражеской обороны, то-есть своим появлением на бреющем вызывал на себя огонь всех пехотных и зенитных средств противника.
Пылающие обломки самолёта ударились о землю, подняв над донской степью столб белого дыма, повиснувший на горизонте, как памятник бесстрашному лётчику.
Опечаленные утратой любимого друга, однополчане Ячменева написали письмо его родителям о геройской гибели сына. Старый шахтёр Иван Яковлевич Ячменев, сам не в силах сдержать слёз, струившихся по коричневым морщинистым щекам, бормотал что-то, успокаивая свою старуху.
Вспомнил он своего Ваню, вспомнил, как мальчик пускал змея с крыши их маленького шахтёрского домика в родном посёлке, потом, как ушёл в школу и вернулся рослым и плечистым, уже не прежним Ваняткой, а сержантом Иваном Ячменевым. Потом припомнил, как от сына много месяцев не было вестей, пока немцы лютовали в посёлке.
А когда проклятая их орава, грохоча сталью и железом, ушла на запад, в одни из серых зимних дней над старой хатой прогудела железная стая самолётов. Полк перелетал на запад, на новый аэродром, и случилось так, что трасса перелёта проходила как раз над посёлком.
Иван Яковлевич с удивлением увидел, как над крышей дома круто снизился самолёт и сбросил письмо. Маленький конвертик, привязанный к камню, упал прямо на огород. Ячменев метнул письмо на родной двор с пикирования. От волнения долго не находя очков, старик прочитал: «Жив, здоров. Скоро увидимся. Ваш сын Иван Ячменев».
И верно, не обманул сын. Скоро он приехал в гости к родителям – красивый, загорелый, будто обожжённый войной.
Долгими вечерами рассказывал сын родителям о великой сталинградской битве, участником которой он был. Много говорил лётчик о своих друзьях-однополчанах и совсем мало о себе. А когда Иван Яковлевич, не вытерпев, спросил:
– Что же ты. сынок, всё о друзьях да о товарищах... Сам-то ты как воевал?
Сын, лукаво улыбнувшись и блеснув глазами, сказал:
– Будьте спокойны, родители, за меня вам стыдиться не приходится.
И он показал старикам справку командира полка, где говорилось, что на личном счету Ивана Ячменева значится одиннадцать сбитых вражеских самолётов, семь сражённых им лично и четыре – в группе с товарищами.
Как передать отцовскую боль, отцовскую скорбь, когда узнал старик, что нет у него сына! Чем измерить глубину материнских страданий! Нет такой меры, нет таких слов, друзья. Будто воздуха не стало в мире, в избе, в степи, и дыхание перехватывает от горькой мысли. Нет места в целом свете, где могли бы найти старики забвение своему горю...
И решили Иван Яковлевич и Анисья Андреевна отправиться в полк к друзьям сына, чтобы хоть посмотреть на тех, кто был с ним в последние дни, чтобы рассказали друзья о смертных минутах их единственного сына.
Восемьдесят километров пешком шли старики в полк, где служил Ваня. Весенняя оттепель развезла дороги. Старики шли по степи, увязая по колена в грязи...
В полку тепло встретили родителей Ячменева. Командир пожурил только, что не дали знать старики о своём желании. Командование тотчас же прислало бы самолёт за Иваном Яковлевичем и Анисьей Андреевной.
Друзья погибшего лётчика повели родителей в землянку, где он спал, и старушка увидела свою выцветшую фотографию над опустевшей походной кроватью...
Вечером после боевого дня к старикам пришли вое лётчики полка и наперебой рассказывали, какой у них чудесный был сын. Отец долго тёр глаза большой шершавой ладонью с невытравимыми следами угля.
А на следующее утро старик попросил позволения посмотреть, как взлетают боевые машины и уходят на смертную битву. Быть может, хотел он представить себе тот момент, когда Ваня взлетел в последний раз.
Истребители, стремительно разогнавшись по бетонной дорожке, круто взмывали в. воздух, обдавая ветром лицо старика. К командиру подошёл начальник штаба и доложит, что радия наземных войск вызывает истребителей. Над передним краем нашей обороны висит немецкий самолёт «Фокке-Вульф», корректирующий огонь вражеских миномётов.
– В воздух! – приказал командир, и пара дежурных «ястребков» на полных газах понеслась к линии фронта, где кружился проклятый «костыль». Через несколько минут ведущий гвардии капитан Пишкан заметил корректировщика. Свалившись на врага с высоты, Пишкан пронзил его огненными кинжалами своих пулемётов. Раненый «Фока» метнулся к земле, стараясь перетянуть в расположение своих войск. Но здесь его подстерёг огонь второго лётчика – гвардии младшего лейтенанта Шапиро, угодившего в жизненные центры вражеского самолёта.
К восторгу пехоты, рукоплескавшей на поле боя, ненавистная «рама» с рёвом стукнулась о землю.
Через полчаса после взлёта два истребителя уже садились на своём аэродроме, и лётчики, отстегивая на ходу шлемы, бежали по полю, чтобы доложить командиру о победе. А, отрапортовав, как полагается, о гибели вражеского корректировщика, лётчик Пишкан подошёл к родителям Ячменева и сказал:
– Это в память о вашем сыне, Иван Яковлевич и Анисья Андреевна. В честь вашего приезда.
И Иван Яковлевич земно поклонился капитану Пишкану и взволнованно сказал, сжимая его руку:
– Спасибо, родимый... Спасибо за славные поминки...
А Анисья Андреевна обняла гвардия лейтенанта Шапиро, самого молодого, и наказала строго, по-матерински:
– Вот так и воюй, сынок...
Лётчики-гвардейцы, стояли молча и торжественно, чувствуя всем сердцем значительность материнского наставления. А Иван Яковлевич и Анисья Андреевна глядели на их молодые, полные суровой решимости лица, чем-то схожие с лицом их Вани, слушали гул запускаемых моторов, возникавший то в одном, то в другом конце лётного поля, смотрели на ясное весеннее солнце, и им казалось, что сын их жив и где-то летает в бескрайних просторах родного неба на своей грозной машине, чтобы вернутъся с желанной и справедливой победой.
Братья Тур.
Южный фронт.