Братья Тур 

Лицо из мрака
// Сталинский сокол 19.06.1942

Перед нами фашистский журнал «Люфт-шафт» выпуска 1940 года. На бумаге изображены портреты «ассов», бомбивших Францию, Бельгию, Грецию. Расчищенные мундиры, сверкающие зеркальным блеском сапоги, высокие тульи фуражек, бездумные и гогочущие лица молодых бандитов, которым «фартит» в делах и любви. Фарт на воровском языке означает удачу. «Все звезды мира светят нам...», – пишет в журнале «Люфтшафт» в дрянненьком стихотворении некий «гауптман» (капитан) Гейнц Вернер. Вот группа летчиков у Триумфальной арки. Вот они в кафе за батареей бутылок с победоносными, торжествующими улыбками на лоснящихся лицах.

Как сильно изменялись эти лица за год войны! Морщины и шрамы избороздили их. Усталость и отчаяние мелькают в мутных глазах «завоевателей мира». Как все переменилось!..

Книга о Гансе Мельдерсе издана в 1941 году с предисловием нынешнего гаулейтера Украины, известного авантюриста и бандита Эриха Коха. В ней описан жизненный путь фашистского «асса».

Свою боевую славу Ганс Мельдерс приобрел в Испании, сражаясь в войсках палача испанского народа генерала Франко. Восторженным молодым читателям (книга призвана воспитывать национальный характер немецкой молодежи) предлагается фотография сожженной испанской деревни на берегу реки Эбро.

Одновременно с этой «грязной» работой Ганс Мельдерс пишет матери из Севильи: «Дорогая мама, я возмущен боем быков – это же мучение бедных животных». Автор книги, разомлев, замечает по этому поводу: «Мельдерс обожал животных».

Когда началась война против Франции и Англии, Мельдерс обратился в своим «молодцам» с такой речью:

Ребята! Дадим клятву истребителей, что ни один вражеский летчик не появится в воздухе великой Германии.

В «ребята», вытянув руку, ответили хором: «Клянемся!».

Как видим, клятва оказалась несколько опрометчивой.

Книга-панегирик кончается эффектным снимком машины Мельдерса, вылетающей в свете утреннего солнца «на охоту».

Время показало, что книга не имела конца, – заключительную главу биографии Мельдерса, погибшего, как известно на советско-германском фронте, дописали русские летчики. «Непобедимый», «несравненный», «железный», «храбрейший», «воплощение германского духа», «символ тевтонского бесстрашия» и пр. и пр., – Ганс Мельдерс и его машина с тузом червей на фюзеляже и частоколом палочек (количество сбитых самолетов) на хвосте нашли себе конец в российских полях.

Кстати, о палочках на хвосте мельдерсовской машины. Циклопическое количество воздушных побед, приписываемое Мельдерсу, Галанду и другим немецким «ассам», об’ясняется... простым очковтирательством. Счет побед фашистской авиации ведется таким образом, что ежели двадцать истребителей сбивают одного, то каждому из двадцати «королей воздуха» записывается по победе. И кисточка, окунутая в черную масляную краску, аккуратно выводит на хвостах двадцати машин еще одну выигранную битву.

Взятые недавно в плен пилоты-разведчики Гюнтер Клейн и Фриц Карригер из разведотряда, эскадры Гинденбурга, сбитые на «Дорнье» под Новгородом, уверяли, что хваленый Мельдерс – жулик, записывавший на свой счет, вернее на свой хвост, чужие победы. Карригер и Клейн рассказали, что «некрасивая манера» присваивать победы младших летчиков широко распространена среди немецких «ассов».

Поражает в «духовной» физиономии Ганса Мельдерса, первого летчика «империи», сочетание изощренной жестокости с показным сантиментализмом, католического мистицизма с разнузданной развращенностью, кокетничание культурой с первобытным варварством...

Впрочем, рядовые фашистские летчики более примитивны, хотя не менее отвратительны.

Чтобы «полюбоваться» невзыскательным зрелищем – физиономией германского летчика 1942 года, нужно поговорить в штабах со свежими «весенними» пленными.

Вот унтер-офицер Вагнер и фельдфебель Мансфельд из эскадры Гинденбурга, сбитые на бомбардировщике на Северо-Западном фронте.

Мансфельд – пилот-»фаталист».

– Что вы думаете о войне, Мансфельд?

Мансфельд вытягивается по-военному, тускло поблескивая оловянными пуговицами глаз и морща лоб под прямым пробором, рассекающим надвое его голову.

– Маленький человек не может разобраться в этом. Это все было предначертано. Это – судьба. И то, что вы меня сбили, – судьба. И то, что я сижу здесь, – тоже судьба.

Фатализм – это своеобразное прикрытие бесчеловечности, автоматизма и тупости мышления, воспитанных в арийском воинстве авантюристами, возглавляющими «Третью империю». Когда цели войны несправедливы и темны, не лучше ли все об’яснять судьбой!

Зато приятель Мансфельда, унтер-офицер Вагнер, радист, – маленький, подвижной человечек, в прошлом парикмахер из небольшого тюрингенского городка, – мыслит более трезво. У кругленького толстяка с маленькими глазками – два железных креста и серебряная пряжка.

– Я знаю, кому выгодна война, – Круппу фон-Болену и князю Гогенлоэ, хозяевам Германии. Я сам – хозяин парикмахерской и понимаю хозяйский интерес. Мне лично эта музыка надоела. Ей богу, я отдаю оба своих железных креста и серебряную пряжку за одну стальную бритву и мою старую жестяную вывеску: «Парикмахерский салон Гельмута Вагнера».

В значительном количестве попадаются экземпляры «белокурого зверя», вроде лейтенанта Зигфрида Штевера. Он – пилот-разведчик. Разговаривает нехотя, жуя папиросу в надменно-искривленных губах.

– Я – сторонник жестокости на войне. Во имя быстрого окончания войны все позволяется.

– Значит, ваши солдаты расстреливают мирное население, грабят и насилуют во имя скорого окончания войны?

Зигфрид Штевер секунду молчит. Потом:

– Немецкий солдат не грабит.

– Не лгите, лейтенант.

– Немецкий солдат отбирает. Это право победителя.

– Однако согласитесь, что победы-то не видно. Вы говорите о скорой войне – где она? Скоро три года, как вы увязли в войне.

– Да, это печально. Война затянулась. Это равносильно смерти.

И – с дешевой картинностью:

– Я не боюсь смерти.

– Вы в этом твердо убеждены?

– Абсолютно. Фюрер закалил дух немцев.

– Почему же, когда вас сбили над станцией, вы выбросились на парашюте, а не направили свой горящий самолет на воинский эшелон, как поступают советские летчики?

Фашист сконфуженно молчит. Потом бормочет:

– Знаете ж... инстинкт самосохранения... Хотя я презираю жизнь, но.. инстинкт...

В карманах у Штевера нашли несколько талисманов – чудодейственные крестики, «слезу богородицы» в ампуле, аккуратно переписанную молитву о ранах господних, якобы защищающую летчиков от поражения. Любовь к талисманам и амулетам вообще очень характерна для фашистских «ассов». В кабинах их машин и карманах курток находят каких-то деревянных уродцев, божков, переписанные заклятья и всякую прочую мистическую требуху. У одного из сбитых летчиков нашли фотографию, на которой был изображен он сам в обнимку со скелетом. Когда его спросили, зачем он снялся в такой странной «группе», он ответил:, «Это приносит счастье».

Мертвые черепа на рукавах и фуражках, об’ятия со скелетами на фотографиях – все это неспроста, это – культ смерти. Зигфрид Штевер сказал: «Я презираю жизнь». И это правда. Фашизм – это сама смерть, это презрение к жизни, это расстрелы детей, это разрушение культуры.

Советские летчики воспитаны в презрении не к жизни, а к смерти, в уважении и любви ко всему живому, дышащему, чувствующему, мыслящему, движущемуся вперед. И в этом – источник их бесстрашия.

Кончится война. Жизнь неминуемо восторжествует над смертью. В зияющих пустых глазницах разбитых зданий вновь заблещут стекла. Молодая трава прорастет в воронках от бомб. На пустырях и пепелищах расцветут плодовые сады, зальются соловьи над розами по старой хорошей привычке.

И только в памяти поколений останется среди смертельных химер фашизма лицо летчика-садиста, лицо убийцы и зверя, которым матери будут путать детей в цветущих парках возрожденных городов.

Братья Тур.
Северо-Западный фронт.