Братья Тур 
// Сталинский сокол 23.07.1943

Ложный аэродром

Мы приехали на Н-ский аэродром поздней ночью. Расположенный в открытой степи, он был неплохо замаскирован, но всё же кое-где мелькали какие-то огни – не то свет из землянок, не то выхлопы из патрубков, – да временами неизбежное «Т» ярко загоралось на стартовой площадке. Но в общем аэродром был замаскирован хорошо. Смутные очертания самолётов, укрытых в высоком ковыле и забросанных зелёными ветвями, темнели неподалеку – повидимому, аэродром был довольно большой.

Человек с двумя золотыми нашивками над правым карманом гимнастёрки подбежал к нашей машине и с профессиональной командирской чеканностью представился:

– Старший сержант Швецов.

Потом добавил с плохо сдерживаемой радостью в молодом голосе:

– Вы, кажется, удачно приехали. Сегодня нас, вероятно, будут бомбить.

При этом он внимательно посмотрел на наши лица, как бы ожидал fувидеть на них законное выражение восторга в связи с такой заманчивой перспективой. И, вероятно, затем, чтобы окончательно ободрить нас, он весело сообщил:

– Бомбёжка, надо полагать, будет основательная. Сегодня вечером долго крутился разведчик... Прошлой ночью нас бомбили три раза... Вообще эта неделя была удачная – десять бомбежек, и какие!..

Он счастливо улыбнулся, как человек, у которого дела идут отлично.

И верно: дела здесь шли отлично. Аэродром, на который мы приехали, был ложный. А для людей, работающих на ложном аэродроме, нет большей радости, чем когда их бомбят. Бомбёжки здесь являются запланированным делом, и ночь, когда на такой аэродром не сбрасывается серия фугасок или осколочных, считается потерянной. Команда ложного аэродрома целый день после такой неудачной, спокойной ночи ходит в препаршивом состоянии, пища не лезет в глотку, носы, как говорится, на квинте.

...Когда старший сержант Швецов, дважды тяжело раненный в грудь, пришёл из госпиталя, полковник ласково сказал ему:

– Вот что, товарищ Швецов, поедете в тыл: хотите к себе и колхоз, хотите на завод. Словом, работа найдётся.

Но Швецов, работавший до войны бригадиром в колхозе, загрустил. За многие месяцы войны он не только привык к опасностям, но и полюбит профессию воина. И при мысли, что придётся снять погоны младшего офицера и покинуть фронтовую жизнь, ему стала грустно, как при разлуке с любимым делом.

– Не хочу в тыл, – ответил он тихо.

Тогда полковник, пристально посмотрев на его потемневшее лицо, сказал:

– В таком случае езжайте на ложный аэродром начальником команды. Но предупреждаю: работа опасная. Там бомбы прямо в суп за обедом сыплются...

И Швецов поехал. Он был назначен начальником аэродромно-технической команды, состоявшей из трёх человек, включая самого командира. Один из них, Ананченко, также раненый под Сталинградом, преподавал до войны историю в старших классах: другой – Минахмедов – бывший пекарь.

Работа действительно оказалась горячей. Ожесточённая воздушная война разыгралась на этом участке фронта.

Очень скоро Швецов испытал то чувство увлечения новой военной профессией, какое рождается у мужественных людей, занятых опасным, но благородным дедом. Этот своеобразный азарт разделили со своим командиром и Ананченко и Минахмедов, оказавшиеся храбрыми людьми.

Эти трое скромных людей овладели простой и одновременно сложной системой привлечения и обмана вражеских бомбардировщиков с целью заставить их высыпать свой бомбовый груз над пустой степью.

Кульминационным пунктом является здесь тот момент, когда вражеский самолёт уже сделал заход, чтобы начать бомбометание. В эту опасную минуту командa аэродрома не _ скрывается по щелям, а, напротив, остаётся на «лётном поле», инсценируя «панику». Сколько холодного мужества и умения владеть собой надо, чтобы в момент, когда над головой разворачивается «Юнкерс», играть переполох, – именно играть, иного слова здесь не подберёшь.

Нередко эта опасная «игра» кончается ранением. Так, недавно осколком авиабомбы был ранен Минахмедов. Но он не ушёл в госпиталь, а через несколько дней вернулся в строй своего маленького, но отважного отряда затем, чтобы снова драться с немцами своим оригинальным оружием – хитростью и военным обманом.

Вот и сейчас раздаётся команда Швецова:

– По местам!

Тонкий слух специалиста различает среди многообразия звуков ночной степи еле слышное гудение далёкого вражеского мотора. Бойцы бросаются к своим «орудиям производства». Через секунду на аэродроме возникает деятельная жизнь огней, ослепительное «Т» сияет в ночи, взлетают ракеты. Прерывистое гудение «Юнкерса» нарастает. Оно уже над головой. Ананченко и Швецов мечутся по полю, имитируя суматоху, Минахмедов бьёт трассирующими по вражескому самолёту – на приличном аэродроме должен быть зенитный огонь. Через несколько мгновений очередь взрывов потрясает землю: «Юнкерсы» сбросили серию. Скоро немецкий лётчик, торжествуя, отрапортует своему командованию, что им разгромлен советский аэродром. И в сводках ставки фюрера будет фигурировать ещё одна фантастическая цифра уничтоженных на земле советских самолётов.

Утром мы пересчитали свежие воронки – их девять. Девять бомб немецкая авиация истратила вхолостую, не считая одного самолёто-вылета, стоимости горючего, отработки ресурса мотора и т. д.!

Но на лицах отважной тройки сквозит неудовлетворенность:

– Маловато! В прошлый раз – двадцать одна воронка! Вот это были бомбёжка! Мечта!..

Швецов, Ананченко и Минахметов отправляются в землянку спать – перепачканные землей, запылённые, усталые.

Скажи любому из них, что он – герой, и он искрение удивится, ибо каждый из них уверен, что только аккуратно выполняет порученную ему работу. В этом и заключена сущность величия духа русских сердец – в нерушимом сознании своего долга, дающем диковинное свойство не замечать смерти, когда она совсем рядом.

Братья Тур.