Капитан Ник. Шпанов 

Возвращение
// Сталинский сокол 15.10.1941

Старший лейтенант Онуфриенко не только командир, он – душа своей эскадрильи. Веселый, полный радости жизни – на отдыхе. Твердый, непоколебимо решительный и отважный – в бою. Глядя на этого улыбающегося двадцатипятилетнего человека, не скажешь, что у него за плечами 110 боевых вылетов, что в его активе 33 боя, в которых сбито 9 германских самолетов.

Товарищи зовут Григория Онуфриенко «шершнем» за его напористость в бою, за непоколебимую волю бить врага везде и всегда, за умение навязать немцу бой даже тогда, когда тот этого не хочет. Трудно уйти от «шершня». Он получил боевое крещение под руководством прославленного Супруна. Теперь им руководит спокойный и волевой командир – майор Беркаль.

Майор не выражает своих чувств бурными излияниями или похвалами. Онуфриенко и не подозревает о том, с каким вниманием следит за его взлетом мойор Беркаль, когда его любимец «шершень» уходит на боевое задание. Как бы ни был командир уверен в своем летчике, где-то в глубине души у него всегда есть беспокойство: вернется ли? Такова уж школа полковника Толстикова: будучи командиром, не знаешь покоя за своих людей. Любишь их, веришь в них и всегда болеешь за них.

В послужном списке Онуфриенко есть великолепные дела. 5 июля, выполняя разведку в паре с капитаном Бровцевым, Онуфриенко заметил, что на товарища напали три «Ме-109». Летчик, не раздумывая, устремился на вражеское звено и прикрыл собою капитана. Он принял на себя весь вражеский огонь и дал командиру возможность выйти из затруднительного положения.

Но Онуфриенко знает, что воздушный боец силен не одной смелостью, нужна и сметка, 7 июля, находясь в разведке, он вместе с лейтенантом Боханом подвергся нападению значительно превосходящего по силе противника. Онуфриенко и Бохан встали в вираж и, прикрыв друг другу хвосты, начали набирать высоту. Противник несколько раз пытался разбить их стремительно вращающуюся спираль, но так и ушел ни с чем.

Проходит несколько дней, и Онуфриенко стремительной атакой, которую не может остановить огонь многочисленных пулеметов, сбивает «Юнкерса-88». Четыре немца выбрасываются на парашютах. Ветер несет их в свое расположение. Если им удастся сесть – спасены четыре фашиста. Этого нельзя допустить. Пренебрегая огнем с земли, уходя от атаки с воздуха, Онуфриенко преследует парашютистов своим огнем до тех пор, пока не убеждается, что все четверо погибли.

И вот наступает октябрь. Ожесточенное наступление противника на Западном направлении. Немцы стремятся пробить брешь для ввода своих танковых сил. Как всегда в таких случаях, деятельность германской авиации сделалась особенно интенсивной. Повидимому, немцы стянули сюда все, что могли. Их бомбардировщики настойчиво пробивались к узловым станциям советского тыла, чтобы помешать движению наших резервов. В ожесточенных боях наша истребительная авиация отстаивала тыл от налетов вражеских самолетов.

Истребители работали с большим напряжением. Кроме обычной работы по прикрытию своих штурмовиков, им было поручено защищать воздух над станцией В.

Эскадрилья Онуфриенко приняла задание. Быстро размаскированы самолеты. Минута – и командир эскадрильи уже выруливает на старт. Вот быстрая тень его истребителя проносится над аэродромом. Она делается все меньше и исчезает вдали.

Звено Онуфриенко летело к станции В. Ведомые – капитан Городничев и младшим лейтенант Кононенко. Ведущий – сам Онуфриенко.

Над станцией противника в воздухе не оказалось. Онуфриенко воспользовался этим, чтобы пройти несколько к западу на солнце. Оттуда, с выгодной по свету позиции, лучше наблюдать за воздухом над порученным охране об’ектом. Онуфриенко держал свое звено на высоте двух тысяч метров, чтобы имей возможность отразить вражескую попытку проскочить к станции на больших и малых высотах.

Километрах в четырех севернее озерка Кононенко увидел группу «Месссршмиттов-109». Немцы шли с превышением примерно в тысячу метров и со стороны солнца. Прежде чем Онуфриенко принял решение о том, как он будет атаковать Кононенко качнул: «Оставьте меня», дал газ и быстро пошел один навстречу противнику, пользуясь преимуществом в скорости своей более легкой машины. Онуфриенко сразу понял, что положение для боя создастся невыгодное. У противника есть преимущество в высоте, идет он от солнца и группой, а выход из строя Кононенко разбил строй звена. Онуфриенко покачал Городничеву: «Следуйте за мной» И пошел набирать высоту. Благодаря тому что одновременно с набором высоты удалось зайти на солнце, немцы смаху проскочили вниз, не заметав пары. К этому времени Кононенко оторвал от группы немцев двоих и увел за собой.

Используя создавшееся положение Онуфриенко стал выходить в исходное для боя положение. Но тут он вдруг увидел, что летит совершенно один.

Быстро работает мысль. Взор обыскивает пространство вокруг, чтобы оценить положение противника. Онуфриенко решает развернуться на восток так, чтобы выйти в лоб немцам, атаковать их, прорваться и, не меняя курса, уйти к себе. Машина ложится в крутой разворот, и... Онуфриенко видит: на хвосте у него висит четвертый немец. Зная, что «Ме-109» не любит крутого виража, Онуфриенко именно виражом уходит от севшего на хвост «Мессершмитта» и одновременно отрывается от первой группы.

Несколько секунд передышки. Используя их, Онуфриенко спешит набрать сколько можно высоты. Новое преследование. Онуфриенко принимает решение: уйти от врага пикированием до бреющего. Ручка от себя. Машина валится на нос. И в этот момент летчик видит над собою еще трех немцев. Теперь их семеро против него одного. Но размышлять некогда: вот уже и земля. Ручка на себя. Самолет выходит из пике.

Короткий взгляд на компас: курс 270 – на запад. Как раз обратный тому, который нужен Онуфриенко для ухода к себе. Во что бы то ни стало выйти на курс 90! Но немцы не дают развернуться. Однако, как только Онуфриенко ложится на прямой курс, они прекращают стрельбу. Все становится ясным – его гонят к себе.

Последний выход: рискуя зацепиться за землю, на бреющем полете Онуфриенко делает бочку. Не доделав ее, обратным разворотом вправо он выводит машину в сторону ближайшей пары. Его самолет оказывается на курсе 90. Полный газ. Все семеро немцев с хода проскакивают мимо. Порядок! Ему удалось оторваться от дистанции огня. Теперь жать и жать.

Ловко маневрируя, то взмывая ввысь, то снижаясь почти до земли, уходит Онуфриенко от врагов. Как борзые, вцепившиеся в благородного оленя, несутся но его следу четыре «Мессершмитта».

Рядом с кабиной вспыхивает молния – разорвался снаряд. Осколок рассекает бровь. Кровь заливает глаза.

Вот впереди просвет в лесу. Но тут один за другим два – снаряда рвутся у самого затылка Онуфриенко. Осколки впиваются в голову, в руки, в колени. Последним усилием, удерживая сознание, летчик сажает машину и выскакивает из нее. Не слышит кликов лежащих у опушки пехотинцев: «Ложись, убьют». Не слышит стука пулеметных очередей «Мессершмиттов», настойчиво преследующих его. Как в тумане, бредет к деревьям, прикрыв плечи парашютным мешком. Падает без сознания…

Выслушав доклад о том, что Онуфриенко не вернулся с задания, полковник сжал зубы. Он знал, что враг за все получит сторицей. За каждого из наших людей ему воздастся вдвойне и втройне. Но «шершенек»... Неужели погиб?

– Вернется!.. – уверенно сказал Толстиков, хотя знал, что надежды мало.

Прошли сутки, другие. В каждом возвращающемся самолете все хотели видеть истребитель Онуфриенко, хотя уже были уверены, что общий любимец «шершень» погиб смертью храбрых. Мрачнее всех ходил капитан Городничев. Он клял себя за то, что в пылу боя дал немцам отвлечь себя от командира эскадрильи. Вот он, Городничев, жив, а его друга и напарника Григория Онуфриенко нет.

Только Толстяков повторял свое:

– Вернется. Если в нем осталась хоть капля крови, он будет здесь...

День четвертого октября подходил к концу. Свирепый осенний ветер гнал по аэродрому тучи пахучих желтых листьев, гнул стволы березок, в которых прятались истребители.

Противник продолжал ожесточенное наступление в обход Вязьмы. Голова его танковой колонны, пробив наше расположение, застряла на лесных дорогах. То и дело взлетали наши штурмовики, чтобы долбить по этой голове. Противник знал, что ли не самым страшным врагом прорвавшихся, танков являются советские штурмовики. От них невозможно укрыться ни в лесах, ни в болотах. Их бомбы и пушки настигают везде, переворачивают вверх гусеницами танки, вдребезги разносят машины с мотопехотой.

Ухнули вдали разрывы. Очередной немец ошибся. Бомбы легли совсем не в тот лес, где укрылся аэродром. Не успели по звуку разобраться, куда развернулся бомбардировщик, как совсем низко над ближайшим леском раздалось стрекотанье «У-2». Кто бы это мог быть?

Взгляд полковника, устремленный в поле, оживился. Губы шевельнула усмешка: А ну, угадайте, кто? – сказал Толстиков, ни к кому не обращаясь. – Он не мог не вернуться.

Майор Беркаль приподнялся в кабине своего истребителя. Улыбка тронула и его сухие черты:

– Он не мог не вернуться...

К командному пункту, поддерживаемый под руки товарищами, медленно шел «шершень».

Обычно медлительный, спокойный и сдержанный Толстяков сделал несколько быстрых шагов навстречу общему любимцу. Молча обнял его и трижды поцеловал.

Позже, уже лежа на койке, Онуфриенко рассказал о бое и обо всем, что за ним последовало.

– ... пехотинцы говорят, что я спрятался в лесу. Наверно, так и было. Очнулся в палатке полевого перевязочного пункта, когда мне ковыряли в затылке, вынимая осколки. Потом – в самолет и в Вязьму. Там мне дали направление в какой-то тыловой госпиталь. Лежу я с этим направлением и так мне стало скучно: «Неужели же с частью своей расстаться?» Вижу проходит мимо дружок мой старинный, по школе. Окликнул его:

– Здорово, Саша!

– Григорий!

– Что ты тут делаешь?

– Диспетчер по эвакуации раненых.

Смекнул я, что он может помочь мне и говорю:

– Слушай, Саша, недоразумение у меня. Заплутался ваш летчик, который меня в часть вез, и привез сюда.

– Тебе тут самое место, ты же ранен!

– Я ранен? С чего ты взял? Это так, ушиб маленький. Меня в части давно ждут, а мне долететь не на чем. Будь другом, дай самолет.

Ну, конечно, дал.

Капитан Ник. Шпанов.
Действующая армия. Вяземское направление.